С. Апрелев «Другие берега»

С. Апрелев «Другие берега».

К 20-летию прибытия в АНДР первой подводной лодки из СССР.

Лето 1983 года. Северная Африка. Экипажи двух советских подводных лодок, образовавшие без отрыва от родных кораблей инструкторскую группу, которую я имел честь возглавить, доблестно выполняют свой интернациональный долг по созданию подводного флота Алжира.

Люди изрядно страдают, причем, не столько от жары и трудностей процесса обучения, сколько от годичной разлуки с семьями. Всем ясно, что последнее вызвано исключительно «совершенством» наших законов, призванных создать место и время для подвига, а также могучим стремлением ответственных лиц это всемерно обеспечить. Явный упрёк московскому начальству, ибо совесть непосредственного «африканского» командования была чиста. Тогдашний глава миссии - генерал-танкист относился к подводникам с нескрываемой симпатией. Год назад, впервые попав на лодку, ещё не сменившую советское наименование «С-28» на алжирское «010», генерал был настолько поражен чистотой и порядком на борту, что, выбравшись из прочного корпуса, произнес:

- Ну... как в танке, - а затем, сердечно обняв меня, добавил, - порадовал, командир.

Стало ясно, что мы удостоились высочайшего расположения, которым, впоследствии, совершенно не злоупотребляли...

Во время очередного визита с «челобитной» в резиденцию генерала, тот показал мне копию последней телеграммы в Генштаб - восьмой по счету и аналогичной по содержанию предыдущим. «ПРОШУ УСКОРИТЬ ОТПРАВКУ ЖЁН АПРЕЛЕВА ТЧК МОКРОПОЛОВ». Догадываясь о важности происходящего, я не счел возможным даже улыбнуться, отдав должное слогу. Именно эта капля оказалась последней в то время, когда волокитство и наглость чиновников из соответствующего управления Генштаба казались уже безграничными. Не прошло и полгода, как первая группа вышеозначенных жен появилась на африканском побережье. А пока....

Намечался визит друзей, что было определенной отдушиной, так как «выхлопотанный» нам статус не подразумевал свободного передвижения по стране. Абсолютно исключалось владение автотранспортом и т.п. В ту пору наши офицеры жили в живописном тургородке - Les Andalouses на берегу Средиземного моря, построенном французами за пару лет до вынужденного бегства из Алжира. От названия сквозило близостью испанской Андалусии, но местные жители утверждали, что именно обитатели противоположного - северного берега нахально позаимствовали у них оригинальное название. Белоснежные виллы утопали в зелени пальм. А наше бунгало выходило террасой на прекрасный песчаный пляж, до моря было буквально двадцать шагов. Андалузия считалась популярнейшим местом отдыха алжирцев и «кооперанов», как величали иностранных специалистов. Последние с удовольствием здесь селились, невзирая на бесследное исчезновение вслед за французами горячей воды. Однако было бы нелепо полагать, что советского офицера можно испугать подобными пустяками. Возможно, что квартировавшего по соседству пакистанского капитана ВВС это трогало сильней. Он обучал алжирских летчиков летать на советских МиГах, которые были весьма распространены у него дома, в китайском исполнении. Получал он примерно в пятнадцать раз больше командира советской подлодки, и вряд ли был ограничен в передвижениях радиусом в 60 км, так как ездил на собственном авто, да ещё в родной пакистанской форме.

Наведалась как-то раз инспекция из Генштаба. На завершающей встрече было предложено задать вопросы. Я сделал это в первый и последний раз: - А почему нам платят только треть от контрактной суммы?

Ответ мордатого полковника был резок и угрожающ:

- Вы что же, сюда на заработки приехали? Да по сравнению с товарищами на родине вы здесь просто миллионеры.

- Вполне возможно, но перед пакистанцами стыдно. Да и не съездить никуда, а ведь в Алжире есть что посмотреть... от древнеримских городов до Сахары.

Полковник смерил меня уничтожающим взглядом и произнес сквозь зубы:

- О ваших взглядах мы обязательно доложим. Копите деньги, и поменьше контактируйте с кем попало, а то быстренько загремите на Родину!

В ту пору я ещё не подозревал, что за этой угрозой стоит главное наказание для СВС (Советского Военного Специалиста) - высылка домой с лишением перспективы заработка. Откровенно говоря, многие соотечественники рвались сюда именно за этим. Мы же просто пришли сюда со своим кораблём. И в этом заключалась огромная разница...

Довольно скоро стало ясно, что, практически, все СВС делятся на две категории: те, кто ходит в гости и соответственно приглашает и те, кто не позволяет себе ни того, ни другого, отказывая себе порой даже в элементарном. Нетрудно догадаться, что «герои- подводники» по определению не могли попасть во вторую категорию. Да и лодочные припасы немало этому способствовали. Количество друзей стремительно возрастало. Слегка насторожил случай, когда тепло встреченный военачальник - представитель отечественного командования с, так называемой, «виллы» (резиденция начальства в столице - г. Алжире - С.А.), откушав, накропал бумагу, огульно обвинив всю группу в излишествах. Запомнилось начало одной из фраз этого произведения, всплывшего во время разбирательства. «В то время, как все СВС после работы скромно сидят в своих жилищах...» Спасла хорошая репутация. А ведь его всего лишь угостили «лодочным» токайским, припасенным для особых случаев. Выбор гостей стал более избирательным. Но их приём, по-прежнему, оставался лучшим способом психологической разгрузки.

Работа была сложной, что и неудивительно, плавать-то по-прежнему приходилось под водой, но уже не с отработанным, сплаванным экипажем, а с людьми, впервые попавшими на подводную лодку. К тому же, на лодке звучало, по меньшей мере, четыре языка. По мере отработки алжирцев наших оставалось всё меньше, причем процесс был далеко не пропорциональным. Все подводники в алжирском флоте были добровольцами. Несмотря на это, текучесть кадров, и, особенно среди личного состава энергетических отсеков, была весьма ощутимой. Там, где, помимо традиционного шума, температура достигала 60 градусов, служба была особенно трудной. Неудивительно, что частенько матросы, да и сержанты (в ВМС АНДР все звания сухопутные - С.А..) дезертировали. Кто-то бежал во Францию, кто-то в Марокко. Чаще всего это зависело от наличия «родственников за границей». Некоторые скрывались неподалеку. Порой кого-то даже удавалось поймать, после чего срабатывала стандартная схема. Отбыв годичный срок в военной тюрьме, бедолага возвращался на родную субмарину, что, зачастую рассматривалось, как высшая мера наказания.

Теперь у вас есть почти полное представление о мерах наказания у обеих сторон - участников процесса становления АНДР, как подводной державы. Что касается морских качеств подопечных, то здесь я обязан отдать им должное. Оглядываясь на историю, нельзя отрицать того факта, что костяком османского флота, столетиями наводившего ужас на экипажи европейских судов и население прибрежных городов, были алжирские корсары - умелые моряки и свирепые бойцы. Чего стоит один лишь Хайреддин Барбаросса? Примечательна шутка, прозвучавшая во время одного из официальных и весьма представительных приёмов из уст одного из алжирских командиров:

- Ведь вы разгромили турецкий флот при Наварине? Вот и помогайте возрождаться...

Короче говоря, о подавляющем большинстве своих алжирских товарищей и учеников я храню самые тёплые воспоминания, не мешающие, впрочем, время от времени, рассказывать анекдоты об их непутевых товарищах...

Располагаясь в Андалузии - нашей курортной резиденции, мы обзавелись массой знакомых, среди которых были и соотечественники. В Оране работало множество советских врачей, нефтяников, «стекольщиков», как называли специалистов, обслуживавших линии по производству стекла, не говоря уже о военных. Последних было много, ведь Алжир имел на вооружении более 2000 советских танков, а лазурь африканского неба резало изрядное количество наших МиГов, летать на которых учили не только пакистанцы. Много наших проживало в той же Андалузии, а многие приезжали туда отдыхать. Не мудрено, пляж считался одним из лучших, плюс явные следы цивилизации и это всего лишь в 37 км от Орана - второго по величине города АНДР.

По этой же причине частыми гостями здесь были и наши дипломаты, прекрасные отношения с которыми сложились у нас со дня появления на алжирской земле - 29 января 1982 года. Итенно в этот день подводная лодка «С-28» прибыла в Мерс-эль-Кебир - главную военно-морскую базу Алжира, ознаменовав зарождение подводного флота этой страны…Но это - целая эпопея, достойная отдельного рассказа...

Стрессы подводники снимали водными процедурами, благо море было в нескольких шагах, но вскоре н это приелось. Оставалось общение. Несмотря на прекрасные взаимоотношения в группе, ряд физиономий успел слегка поднадоесть за долгие годы совместных плаваний и службы на Северном флоте. Поэтому каждый приезд друзей встречался с особым энтузиазмом. Особенно, если гости намеревались отвезти усталых офицеров на пикник и желательно подальше - за пределы злосчастного радиуса. Кстати, нередко спрашивая алжирцев, кем установлены эти рамки, я каждый раз получал ответ: - Да уж конечно не нами! Впрочем, не исключаю, что задай я его нашим, ответ был бы таким же...

Чета Шлёминых - Лена и Виктор с очаровательной дочерью Нинулькой была всегда самой желанной, ибо как никто другой скрашивала жизнь в обители «географических холостяков».

Щедрые и веселые, как и подобает одесситам, они шумно вливались в нашу компанию и вскоре воспринимались скорее как родственники, нежели гости. Их рекомендации в отношении наших визитеров носили абсолютный характер, а значит - они могли привезти с собой кого угодно, на своё усмотрение. Что и частенько делали ко всеобщему удовольствию. Официально Виктор считался представителем Морского флота на алжирском Западе. В реальной жизни он стал представителем и Военно-морского флота, сделав для нас больше, чем все начальники и уполномоченные вместе взятые. От закупок продовольствия, массовых экскурсий, организации новогодних праздников на вилле Сен-Клотиль, где проживала основная часть экипажей, до добычи навигационных карт на советских судах, заходивших в Оран. Последнее, уверяю вас, было далеко не простым делом. Алжирцы весьма подозрительно относились к контактам почему-то именно с соотечественниками. Как-то раз, убедив местное командование в том, что плавать по картам тридцатых годов для подводных лодок более чем опасно, учитывая несметное количество судов, затопленных здесь в годы войны, я получил разрешение посетить советское судно… в сопровождении автоматчика. Скорее всего, это было лишь нелепой формальностью. Тем не менее, «паренек» с простодушной ухмылкой и «калашниковым» наперевес не отходил от меня ни на шаг. Самое интересное, что карт, на сей раз, нам так и не дали, похоже, смутившись странной картиной.

- Говорите, карты нужны? Николай, - обратился капитан к своему штурману с весьма специфической интонацией и ударением на нужном слове, - у нас лишние карты есть?

- Откуда, Иван Петрович? Все строго по перечню.

Виктор добыл карты позже, убедив капитана, что никакого подвоха здесь нет, зато безопасность соотечественников резко возрастет. В недалеком прошлом - капитан супертанкера, Виктор Шлемин был откровенно родственной душой. Мы познакомились и тут же подружились, пронеся эту дружбу вплоть до его безвременной смерти 10 лет спустя...

И вот пришла весть, что друзья появляются в ближайший мусульманский уикенд, то бишь с четверга на пятницу. Предстоял выезд на скалы - в направлении марокканской границы. Предвкушая встречу с огромными рыбами, я поинтересовался у подопечных насчет подводного ружья.

- Зря, что ли в Союзе учились? - с деланным возмущением откликнулся штурман Бахрия, - Пневматическое, советское, на десять выстрелов. Завтра принесу.

Утром Мухаммед вручил мне ружьё со словами:

- Проверил. Не знаю как насчет десяти, но за один выстрел ручаюсь.

- Ничего, - подумал я, - буду тщательней целиться.

Лагерь был разбит на роскошном пляже в бухте Эль-Маддах, лишь слегка подпорченном

мазутными шариками. Горя от нетерпения, я натянул снаряжение и, стараясь не наступать на морских ежей, погрузился в лазурные воды моря Альборан. Кстати о ежах. В памяти сохранилась леденящая душу картина, в центре которой располагался, простите, голый зад нашего боцмана - Миши Марченко, из которого нежные девичьи руки его супруги и сочувствующей подружки пытались извлечь кончики иголок. Они имеют обыкновение обламываться, особенно если сесть на ежа с размаху. Именно так в тот день боцман и поступил. Надо полагать, без злого умысла...

Преодолевая коралловую отмель, я испытал чувство откровенного страха, когда обнаружил, что тем же курсом, буквально в полуметре от меня, движется двухметровая мурена. Об их свирепом нраве я знал не понаслышке. Неделю назад отважный «гарантийщик» (гражданский специалист по гарантийному обслуживанию техники - С.А.) Костя, пробавлявшийся промыслом мурен на выходе из нор, где они обитали, промахнулся. Ему повезло; мурена отхватила лишь кусок пасты, причем изумительно ровно...

Ничто не мешало и моей мурене, бегло взглянув наверх, откусить что-нибудь по вкусу. Стараясь не дразнить животину, я завис на поверхности, а мурена благополучно проследовала по своему плану. Следующие два часа прошли в напряженном поиске добычи. То рыба оказывалась мелковатой, то достойная особь не подпускала на выстрел, то внимание отвлекалось на волшебные картины подводного мира. Несколько раз, преследуя цель, я выходил к границе мелководья, где зияющая чернота зловеще напоминала о загадочной бездне, а волна адреналина будоражила разум. Наконец, охотничья удача улыбнулась. Я заметил огромную рыбину под названием меру, которая доверчиво приблизилась и теперь вызывающе смотрела на меня большими темными глазами.

- Ну, держись, - подумал я, подплывая ближе. Выстрелив почти в упор, я с грустью отметил, что гарпун, с легким пшиком покинул ружьё в, не достигнув цели, ушёл на глубину. Пока я скитался в пучине, воздух полностью вышел. Вот тебе и гарантированный выстрел. Меру, смерив напоследок горе-охотника презрительным взглядом, гордо и величественно удалилась. А я, подобрав коченеющими руками “смертельное оружие”, в расстроенных чувствах направился к берегу. пустынной маленькой бухты. На пляже не было никого, кроме... трёх женщин, беседовавших о чем-то... Когда, подплыв поближе, я услышал тексты, первым желанием было развернуться, однако холод и любопытство взяли своё. Не обращая на меня ни малейшего внимания, женщины продолжали, все более входя в раж:

- Да, девки, кто бы мог подумать, что мой Мустафа окажется таким мудаком...

- Твой Мустафа просто золото по сравнению с моим Ахмедом, вот кто полный... - вторила ей подруга, перебиваемая третьей:

- Эх, подружки, вам с мужьями просто повезло, мой Абдулла - вот кто полное....

По всей видимости, это были, так называемые “совгражданки”, соотечественницы, вышедшие замуж за алжирцев, но на всякий “пожарный” случай сохраняющие советское гражданство. Барышни просто обменивались грустным опытом и отводили душу в крепких родных выражениях. Я выбрался на берег, чтобы перевести дух буквально рядом с девицами. Несмотря на некоторую усталость, я не смог удержаться и громко изрёк

- Поскромнее бы надо себя вести, девушки! Африка всё-таки!

Результат превзошел все ожидания. Все трое буквально отпали. Не желая портить эффекта, и не меняя каменного выражения лица, я упал спиной в воду и начал медленно удаляться от берега. Плавно перебирая ластами, я наблюдал за остолбеневшими соотечественницами, стараясь представить, за кого же они могли меня принять. Вскоре они скрылись за горизонтом, а я настолько согрелся, что благополучно доплыл до лагеря...

Вообще, в то «застойное» время было много курьёзных случаев, связанных со встречей соотечественников. Когда в Андалузии появлялись группы советских туристов, мы поначалу приветливо подходили к ним, искренне желая пообщаться с «нашими», которые тут же шарахались в сторону. Наверное, были заинструктированы. Кто знает, а вдруг их пытаются охмурить потомки белоэмигрантов, функционеры НТС или империалистическая агентура. Как-то раз, в бытность старшим военно-морским начальником, мне позвонил генеральный консул в Оране и милейший человек Борис Васильевич Хлызов.

- Сергей Вячеславович, тут наша лодка боевой службы высадила на берег мичмана с аппендицитом. Шесть часов пытались вырезать, но не смогли найти. Сейчас он в госпитале «Пальмьери». Навестить не хочешь?

- Разумеется, это просто мой священный долг.

И вот с авоськой апельсинов, в светлом костюме, украшенном биркой «Соmmandant Аргеlеv», я вхожу в двухместную палату госпиталя. На устах улыбка, мне известно, что проклятый аппендикс наконец удален, предвкушаю встречу с коллегой.

-Ну, как делишки, старина? - бодро начал я, обращаясь к бледному, как и положено человеку, извлеченному из недр дизельной подлодки.

«Старина» - конопатое создание лет тридцати, побледнело ещё больше и изрекло:

- Ничего вам не скажу, не старайтесь. Предупреждали. А ваши апельсины мне и даром не нужны.

- Да свой я, дурья башка, капитан 2 ранга, командир лодки. Видишь бирку.

- Вот-вот, мало ли чего понавешают. Предупреждали. Ничего вам не скажу.

Не очень похожий на больного араб хитро поглядывал на происходящее с соседней койки. Видя, что дело приобретает тупиковый оборот, я, однако, не сдавался, апеллируя к логике.

- Видишь ли, когда корабль заходит в чужие терводы, всегда сообщается бортовой номер и фамилия командира. Так что это не секрет.

На конопатом лице мелькнула напряженная мысль, после чего раздалось:

- Ну, Виноградов...

- «Слепой» что ли?- бегло спросил я, отметив, что краска начинает возвращаться на лицо собеседника. Несколько лет назад моим однокашником по командирским классам был Толя Виноградов, прозванный «слепым», когда, из-за слабого зрения, высокая кадровая комиссия сочла невозможным назначить его научным сотрудником одного из ленинградских институтов ВМФ. Он стал командиром подводной лодки в Полярном. Ведь в перископе есть регулировка резкости...

- Враги не могут этого знать,- шепотом произнес подобревший мичман Коля, выразительно косясь в сторону соседа по палате.

Я чуть было не ляпнул, - Могут, - но вовремя сдержался. Мы мило поболтали, а Коля, наконец, милостиво согласился принять авоську с фруктами. Подлечившись, он оказался в родной базе аж на два месяца раньше своей подлодки, дабы у читателя не складывалось иллюзий относительно нашего главного предназначения, привожу несколько примеров, характеризующих серьезность поставленной задачи и возникавших по мере ее выполнения «вводных».

Январь 1983 года. Из основного экипажа первой лодки (С-28) осталось 13 человек - офицеры и мичманы. По мере отработки алжирских экипажей, а за три с половиной года моего пребывания таковых было подготовлено четыре, инструкторский персонал постепенно сокращался. Причем, местное командование старалось максимально ускорить этот процесс. Во-первых, из соображений экономии государственных средств, ну и конечно из-за вполне понятного стремления к самостоятельности.

«С-28» уже под алжирским флагом и с новым наименованием «010» - «зеро-диз», вышла из Мерс-эль-Кебира в ближние полигоны для отработки задач боевой подготовки и, в частности, такого важного маневра, как срочное погружение.

Уровень подготовки алжирского экипажа не вызывал никаких сомнений, хотя и по-прежнему требовал постоянного контроля. Лодка, проведя дифферентовку в базе, благополучно проследовала в полигон. Идти было недалеко - миль пятнадцать, то есть, часа полтора ходу. достаточно времени, чтобы успеть повторить пройденное и при этом не сильно утомиться. Стоял чудесный январский день. Море - штиль. Уточнив с алжирским командиром предстоящие действия, я спустился в центральный пост (ЦП). Из состава инструкторской группы там находились: командир БЧ-5 капитан З ранга Юрий Александрович Филиппов и боцман - Михаил Марченко. Вскоре прозвучала команда “Срочное погружение!”, и, задраив верхний рубочный люк, в ЦП величественно спустился капитан Хеддам

Зажужжали машинные телеграфы, отработан команду, в шестом привычно дали средний ход, а инженер-механик Бенасер скомандовал открыть клапана вентиляции средней группы. Алжирский боцман переложил рули на погружение и дифферент пополз на нос. Ничто не предвещало ЧП... до тех пор, пока я вдруг не понял, что алжирский боцман не реагирует на команды. Рули оставались переложенными на максимальный угол... на погружение. Дифферент начал стремительно нарастать. 10 - 15 - 20 градусов. Стоит ли говорить, что глубина нарастала не менее стремительно. В голове пронеслись веселенькие перспективы с переходом угла заката и последующего провала вплоть до самого дна, а под килем было целых дне с половиной тысячи метров.

-Боцман, - крикнул я Марченко, - отрывай от манипуляторов вместе с руками! Полный назад!

В ЦП явно царило замешательство. Филиппов ринулся к телеграфам и дал реверс. Когда я продул носовую группу, дифферент достиг 35 градусов. Положение лодки было таковым, что люди вполне могли бы ходить по носовым переборкам, дойдя до цифры 39, стрелка дифферентометра остановилась и весело побежала в обратную сторону. Лодка провалилась всего до 80 метров, что было также отрадно, ибо подводникам известно, что эффективность системы аварийного продувания при давлении в магистрали до 200 атмосфер после этой глубины стремительно приближается к нулю...

Наконец Марченко удалось оторвать алжирского коллегу от манипуляторов, что, уверяю вас, было делом нешуточным. Впоследствии Михаил Васильевич утверждал, что преодолеть мертвую хватку ему удалось только с помощью отечественного валенка, в котором был предусмотрительно заключен кирпич, но, несмотря на красочность этой версии, я считаю ее маловероятной.

Надо ли говорить, что, стремительно вылетев на поверхность и успокоившись, лодка замерла... Случившееся нуждалось в оценке. Все длилось считанные минуты, а местный экипаж, на мой взгляд, почти ничего не понял. даже находившиеся в центральном посту. Подобие легкой истерики наблюдалось, спустя несколько часов после того, как причины и возможные последствия были живо описаны в красках.

Чего стоит только поголовное отравление хлором, после того, как при дифференте свыше 41 градуса, электролит начнет вытекать из аккумуляторов. Хотя какая разница для экипажа, если прочный корпус разрушится еще раньше под воздействием давления где-то на глубине 600-700 метров…

Что же произошло с алжирским боцманом? И где он обрел железную хватку? Дело в том, что в матросской лавке на территории базы совершенно свободно продавалась некая «шима», которую местная публика активно запихивала за щеку, очевидно, получая при этом определенное удовольствие. Боцман явно злоупотребил зельем, которое в критический момент и привело к известным последствиям. Я всегда считал чувство меры самым главным в человеческой жизни, а в профессии подводника особенно!

Наши люди как всегда оказались на высоте и заслужили самую искреннюю благодарность. Мои действия после доклада были одобрены в целом, но получили критическую оценку свыше в смысле выбора полигонов с такими глубинами. Слова о том, что если бы мы треснулись о грунт на глубине 100 метров, ждать помощи было бы все равно тщетно, не вызвали понимания.

- Гусарите! - прозвучало в ответ.

Я прекрасно понимал, что на любое происшествие должна быть соответствующая реакция командования. К примеру, утонул на боевой службе матрос. Запретить купание в Средиземном море на год! Таково было решение тогда... Нам же впоследствии были нарезаны полигоны почти в 100 милях от базы, так как мелководье наблюдалось только у порта Бени-Саф, в сторону марокканской границы.

С прибытием в Алжир второй подводной лодки пр.6З3 («С-7», командир - капитан З ранга Александр Иванович Большухин, старший на переходе - капитан 1 ранга Валерий Федорович Романовский, замкомбрига 22 брпл) алжирская сторона сформировала дивизион пл, который возглавил бывший командир «010» майор Ахмед Хеддам - мой первый подопечный. К тому времени у него сложились весьма непростые отношения с командиром базы - майором Абделлахом Хенаном. Последний частенько обвинял Хеддама в сепаратизме, особенно когда новоиспеченный подводник требовал создания собственной береговой базы, основываясь на вполне законном требовании специального снабжения лодок. В его распоряжении был весомый аргумент. Уж, коль страна взялась за создание собственного подводного флота, надо чем-то жертвовать. Вполне возможно, что при этом следовал намек, что весьма жаль, но некоторые вещи «надводнику» просто не понять...

Не удивительно, что процесс становления был длительным и болезненным, не без намеков командира базы о порочном влиянии со стороны советников... Тем не менее, героическими усилиями наших офицеров, мичманов и энтузиастов-подопечных, вскоре (через полтора года) практически на ровном месте вырос водолазный полигон, мини-учебный центр и, в целом, работали все свойственные соединению подводных лодок структуры. Дожить до светлой поры автономного базирования мне так и не довелось. А вот о личном противостоянии с командиром базы забыть трудно. Майор Хенан был мудрым и рассудительным офицером и по окончании флотской службы по достоинству занял высокий дипломатический пост, как это было принято в АНДР в ту пору.

Мы встречались довольно регулярно по совершенно разным поводам. Однажды я был приглашен в штаб, располагавшийся в «подземелье» и в кабинете командира базы принял, как старший группы СВС, искренние соболезнования по поводу кончины Министра Обороны маршала С.Л Соколова. Слава богу, маршал жив и по сей день, но тогда я выразил недоумение и услышал в ответ: - «Асtualite» ошибаться не может.

На следующий день выяснилось, что заметка была перепечатана из не менее авторитетной, испанской газеты. Ее корреспондент поспешил с выводами, увидев, что маршал упал в обморок на очередных похоронах кого-то из членов Политбюро. Разумеется, опровержения не последовало, зато буквально в следующем номере «Асtualite» красовалась заметка о том, что преждевременно отпетый маршал принял в Кремле военную делегацию Южного Йемена.

Как-то раз, получив доклад о перерасходе электроэнергии со стороны советских специалистов, командир базы предложил мне проехать на виллу Сен-Клотиль, где в то время проживали наши матросы и мичманы. Бывшая резиденция французского адмирала пришлась им по вкусу. К небольшому бассейну русские умельцы во главе со старшим помощником командира «С-7» («011») капитан-лейтенантом Личинкиным В.М. пристроили баньку, употребив для этого доски от ящиков, содержавших некогда советскую технику. Василий Михайлович «допустил такую продуманность», что из этого шедевра деревянного зодчества не хотелось уходить. Неподалеку находился небольшой вольерчик. Не знаю, кого держали там в бытность французского адмирала, но наш доктор выращивал там кабанчика. Его еще младенцем я привез как-то с охоты, которую регулярно организовывали наши алжирские друзья и коллеги. Сами они, разумеется, совершенно не интересовались трофеями в виде презренных «халюфов», но им был приятен не только процесс охоты, но тот энтузиазм, с которым встречали добычу советские матросы. В экипажах было достаточно специалистов, превращавших кабанятину в изысканные блюда. Порой возникали курьезы. Как-то, подстрелив с лейтенантом Ремати приличного вепря, мы забросили его в багажник джипа к привезли на виллу. Стояла ночь, но дежурная служба знала, что вот-вот прибудут командиры с добычей. Так оно и случилось.

- Забирай, мужики, - сказал я, торжественно распахивая дверь багажника. Каково же было всеобщее удивление, когда оттуда с ревом выскочил огромный кабанище, и помчался по саду в ближайшие заросли. - Подранок, однако,- прокомментировал Ремати, в очередной раз демонстрируя блестящее знание русского, полученное в стенах бакинского училища. Команда была поднята по тревоге и, вооружившись пиками, к утру добилась-таки охотничьего успеха... Ну а малыш - кабанчик сразу стал всеобщим любимцем. Особенно прикипел к нему душой наш корабельный врач - Коля Пинькас («011») Он не просто холил и лелеял его, любовно поглаживая по характерным полоскам вдоль хребта, но и буквально делился лучшими кусками. Порой он даже прогуливался с ним по саду, качая на руках. Когда вес кабанчика перевалил за 20 килограмм, доктор переключился на свободный выпас. Он частенько сиживал на завалинке, с нежностью наблюдая за свом питомцем, бродившим среди колючих опунций. Самой непристойной в ту пору в экипаже считалась шутка, в которой содержался намек на то, что когда-то кабанчика придется съесть.

По-моему, впоследствии его так и выпустили на волю... Если это действительно так, то он мог бы прохрюкать своим соплеменникам... немало добрых слов в адрес русских моряков...

Когда дивизионный лихач - аджудан (мичман) Аиссани домчал меня на «лендровере» на виллу, майор Хенан был уже там. Я застал его в одном из кубриков. Недавно уехала на родину очередная группа матросов, и за ненадобностью были сняты сначала третий, а затем и второй ярус коек. У изголовья каждой коечки к стене был пришпилен маленький светильник, изготовленный из... консервной банки.

Вместе с веером проводов все это являло собой, весьма, величественное зрелище. Хенан покачал головой и произнес по-русски, ведь он тоже учился у нас:

- Я конечно понимаю, что социализм - это советская власть плюс электрификация..., но не до такой же степени! Кстати, а вы знаете что мы нашли в квартирах «гарантийщиков»?

Я посмотрел вопросительно.

- Так вот, - продолжал он, - мы нашли, как это, - «козлов». После того, как у нас выгорел кабель толщиной в... руку - и командир базы сделал пояснительный жест.

- Выдайте штатные обогреватели, как мы просили, и кабели останутся целыми, - сказал я, вспоминая светлые времена жизни в Les Andalouses. Зимой там было тоже прохладно, но на внутреннем дворике каждого бунгало можно было развести костерок, зажарить кусок кабанятины, а летом, не запрашивая автобуса у командира базы, в любое время нырнуть в ласковое Средиземное море.

К тому времени все СВС жили в 16-ти этажных железобетонных домах, со всеми удобствами, но без центрального отопления. А холод, доложу я вам, на северном побережье Африки из-за ветра с моря порой напоминал южное побережье Баренцева моря. К счастью для аборигенов, большую часть года там все же значительно теплей. дома образовывали специальную «резервацию», как мы любовно называли свое поселение в окрестностях города Арзев (40 км к востоку от Орана и в 9 км от ближайшего пляжа), окруженное решетками и под вооруженной охраной. Стоит заметить, что обстановка в середине 80-х в Алжире была вполне спокойной и стабильной. Поэтому все это смотрелось довольно странно на фоне многочисленных живописных городков разнообразных итальянских, французских и американских компаний, раскинувшихся по соседству. Арзев был и остается известным центром газо-нефтеперерабатывающей промышленности АНДР. Обитатели этих «кампов» в свободное время занимались спортом, разъезжали по стране и уж, конечно, не нуждались в выколачивании транспорта для поездки семей на пляж и городской базар.

- Почему нам опять отказали в автобусе для поездки на пляж? Народ в выходные изнывает от жары, - спросил я как-то в знойный полдень командира базы.

- А что, разве пешком не дойти?

- Да нет, пожалуй, для бешеной собаки и 30 километров не крюк, как у нас говорят. Я тоже могу себе это позволить, а вот женщинам с детишками - трудновато.

- Видите ли, товарищ Апрелев,- примирительным тоном продолжал Хенан, - когда из автобуса на пляж вдруг выходит большое количество русских, это сразу бросается в глаза.

- А если туда же подъезжает несколько автомашин с американцами или французами?

- Это совсем другое дело! Машины то ведь частные, а автобус - военный.

Таким образом, подтверждался знаменитый принцип равноудаленности от блоков - краеугольный камень движения Неприсоединения, а Алжир был его видным членом. Применительно к нашему флоту это выражалось также и в разрешениях на визиты кораблей. К примеру, зашел советский БПК в г.Аннаба. Следующее «до6ро» получалось только после того, как в Алжир или Оран зайдет американский или французский корабль. И наоборот. Мы это прекрасно понимали, хотя с другой стороны было немного обидно, так как большинство кораблей в алжирском флоте были советские. Отношения были вполне радушные и доверительные. Большинство офицеров оканчивали наше ВВМУ в Баку или учебный центр ВМФ в г.Поти. Лишь часть офицеров проходила обучение в итальянской академии в Ливорно, а также в Югославии. Непривычным было также отношение местных офицеров к документам, так как у нас на флоте издавна считалось, что “сгореть” проще всего на “секретах”.

Как-то после торпедных стрельб я затребовал у старпома «010»-й капитана Несиба графическую часть отчета, которая у нас, несомненно, являлась секретным документом. То, что эта схема существует в природе, я не сомневался, так как не далее чем вчера участвовал в ее создании. Через день Несиб - прекрасный офицер по всем статьям, заявил, что к сожалению, это невозможно, так как он захватил схему домой. а жена, видимо, не догадываясь о важности документа, сначала в него что-то завернула, а потом и вовсе спустила в мусоропровод. Меня так тронула эта незамысловатая житейская история, что я навсегда запомнил благозвучное слово “ви-д-ордюр” Зато многие организационные решения были явно достойны подражания. Интересно решался вопрос с помывкой посуды силами вахты и... боевых подводных пловцов les hommes-grenuilles. Личный состав корабельной вахты был настолько занят, что не тратил времени на помывку посуды, а после каждой трапезы использованный комплект отправлялся за борт, до тех пор, разумеется, пока было что бросать. Как только становилось ясно, что больше нечего, вызывалось подразделение боевых пловцов, которые за полчаса доставали с песчаного дна весь комплект. Лодки, как наивысший по рангу корабль в ВМС швартовались к, в недалеком прошлом, авианосному причалу “А”. Поэтому тарелки и кружки, поднятые с глубины 15-20 метров, были практически чисты, да и человеко-лягушки явно нуждались в регулярных тренировках. Хочется добавить, что и рыбкам прикорм, что не могло не радовать “гарантийщиков”, маячивших здесь с удочками в обеденный перерыв.

В ту пору в алжирском флоте был один единственный полковник - Главком и Член Политбюро правящей партии АНДР (ФНО) - Беннелес. Это был весьма импозантный, энергичный мужчина, имевший большой авторитет на флоте. Его связывали личные, весьма теплые отношения с нашим Главнокомандующим ВМФ Адмиралом Флота Советского Союза С.Г.Горшковым. Именно Горшков, когда возник вопрос о создании подводного флота, посоветовал начать с 633 проекта, как одного из самых надежных. действительно, из более чем 100 подводных лодок, находившихся в эксплуатации в: СССР (21), Китае (84), КНДР (14), Алжире (2), Египте (6), Сирии (2) и Болгарии (2) только корейцы смогли потерять одну лодку в ходе боевой подготовки. Это был по-настоящему надежный боевой корабль, прощавший довольно серьезные людские промахи. В нашем флоте он был одним из самых малошумных, поэтому частенько выполнял задачу проверки отсутствия слежения за нашими ПЛАРБ. Разумеется, соперничать с атомоходами дизельной лодке было бессмысленно, отчего послевоенная программа, предусматривавшая постройку свыше пятисот лодок проекта 633, была пересмотрена в пользу атомного кораблестроения. Но лучшей учебной платформы, особенно для начинающих, пожалуй, было бы не сыскать. Полковник Беннелес согласился с доводами нашего Главкома и думаю, что не пожалел.

Любопытно, но своего собственного Главкома мне довелось увидеть впервые (за шестнадцать лет службы!) только в Африке. Его визит ознаменовался тревожным звонком моего шефа из Алжира:

- Сергей Вячеславыч, хочу обрадовать - через неделю к вам приезжает Горшков.

- Отлично, мы всегда готовы. Хоть повидаемся.

- Возможно, но он на дух не переносит всяких лохматых-бородатых. Видимо с бородой придется расстаться.

- Шутите, она можно сказать - местная реликвия. Немедни предложили пожертвовать клок для восковой фигуры, так я отказал. - Ваяйте, - говорю, - из бронзы.

- Дошутишься! Короче, при всем к тебе уважении приказываю сбрить, а после его отъезда, отращивай что хочешь, хоть до колена.

Я хмыкнул, представив себе столь двусмысленное указание. Ничего не оставалось, как завершить разговор бодрым - Есть!

В день визита главкома в строю местных военачальников оказался и я, как старший группы СВС в Мерс-эль-Кебире. Наконец адмирал флота Советского Союза С.Г.Горшков в сопровождении небольшой свиты подошел ко мне. Представившись, я к немалому удивлению услышал:

- А мне говорили, что вы с бородой!

После чего главком с некоторой укоризной взглянул на военно-морского атташе. Тот изобразил мину, означавшую, что обстановкой в стране он все же владеет. Рядом сдержанно жестикулировал мой шеф. Я искренне уважал его и поэтому бодро выпалил:

- Жарко было, товарищ главнокомандующий.

Все понимающе хихикнули и двинулись дальше.

Чуть позже, на обеде, данном командиром базы, главком произнес энергичную короткую речь о сотрудничестве наших флотов, произведя на всех сильное впечатление. По свидетельству консула почти часовая речь С.Г.Горшкова в нашем посольстве днем позже произвела еще большее впечатление, настолько необычным в ту пору было выступление без бумажек. А ведь Главкому в ту пору было уже 75 лет!

Только с появлением генеральских званий по случаю 40-летия революции - 1 ноября 1984 года, прорвало своеобразную плотину из бесчисленных капитанов и майоров. Тогда же, кстати, появились и первые ордена и медали. С этим юбилеем, собственно, и связан возникший конфликт. К памятной дате был спланирован грандиозный морской парад, в котором было решено задействовать практически весь флот, включая и лодки. Техническое состояние обеих было, прямо сказать, критическое. Разумеется, они активно плавали, в том числе и под водой. Решали все поставленные задачи. Но в каких условиях находились наши люди - инструкторские экипажи! По сути дела они являлись заложниками ситуации.

К октябрю 1984 года на «010» насчитывалось около 40, а на «011» до 20 неисправностей, каждая из которых в отдельности явилась бы препятствием для выхода в море в условиях нашего ВМФ. И это, несмотря на то, что на «010» был недавно проведен доковый ремонт в г.Алжире, правда, в основном собственными силами. Было понятно, что многие операции проводятся впервые, недостает специальных средств, запасов и материалов, но было и другое, что просто не укладывалось в сознании. Претензии к местному руководству заключались в том, что оно очень долго не понимало или делало вид, что не понимает ряд элементарных вещей, К примеру, что баллоны индивидуальных дыхательных аппаратов (ИДА-59) необходимо пополнять, причем именно теми газами, которыми в случае необходимости придется дышать. Что личный состав, прежде чем его выпустят в море, должен пройти помимо всего прочего курс легководолазной подготовки, а общекорабельные системы, обеспечивающие живучесть, должны быть исправными.

В частности, к описываемому периоду на «010» вследствие различных причин была повреждена система аварийного продувания, что исключало возможность продувания цистерн главного балласта из концевых отсеков. И это был лишь один пункт из 44(!), указанных в моем рапорте командиру базы, где я просил принять меры. Экстренные меры к устранению хотя бы тех недостатков, которые могут быть устранены без особых усилий в кратчайший период и без дополнительных поставок из СССР. Последний момент уже стал традиционной болевой точкой, так как было известно, что заявки могут рассматриваться годами, и реализовываться до «второго пришествия»... Наивно полагая, что наши заявки рассматриваются, мы продолжали ждать поставки месяцы, а затем и годы, составляя их и вновь ожидая. Как-то, спустя года полтора после отправления первой заявки, сюда наведалась очередная комиссия из Москвы и ко мне подошел полковник в штатском. Радушно поприветствовав, он передал мне небольшую записку, в которой говорилось, какие мы молодцы и герои, что вскоре все заявки будут удовлетворены, жаль только некоторых вещей больше не выпускают, но для нас их вот- вот снимут с действующих лодок, а покамест высылают штангу (?) для торпедопогрузочного устройства, которую, кстати сказать, мы сроду не заказывали... А главное - продолжайте исполнять свой долг - ходить в море. Что мы, в общем-то, делали и без этой записки. Но главное было не в этом. Когда я ознакомился с содержанием послания, полковник подозвал меня поближе и, не стирая приветливой улыбки с лица, сказал:

- Короче, перестань писать эти дурацкие заявки, все равно ничего не пришлют, а вот в море ходить обязан. Для этого тебя сюда и прислали. А тебе еще на родину возвращаться. Понял.

- А как же штанга? Ведь не просили же, а прислали... эдакую дрынду. Вдруг что полезное пришлют.

- Может, и пришлют когда-нибудь. Ну, ты меня, надеюсь, понял. Передаю, что приказано.

Немудрено, что алжирское командование при каждом удобном случае отмечало, что все хорошо в сотрудничестве с СССР: и техника, и специалисты, но вот, что касается сроков доставки запчастей, то характеристики экстренная или срочная здесь явно неуместны. Из Италии заказанное поступает через пару дней. Тут дело ясное - через пролив и на месте. Из Англии - максимум через неделю. А из СССР - как с другой планеты. Похоже, что в нашей современной торговле оружием принципиальных изменений не произошло, а кое-что и ухудшилось...

Так вот мы и плавали, покамест я не почувствовал, что со статусом заложника пора кончать...

В рапорте командиру базы я в очередной раз отметил замечания, добавив, что если не начнется их энергичное устранение, ни одна из лодок в море не выйдет, по крайней мере, с советскими специалистами... Результат не заставил себя ждать.

Три дня спустя я был вызван в столицу, куда и вылетел, попрощавшись на всякий случай с друзьями.

Позже выяснилось, что командир базы в докладе своему главкому обвинил меня в организации саботажа в главной военно-морской базе. К этому времени я уже исполнял обязанности старшего группы СВС на Западе Алжира, отчего обвинение выглядело еще масштабнее, особенно в преддверии грядущего юбилея и сопутствующего ему парада. Алжирское командование доложило это в Москву, а также в аппарат Главного военного советника в Алжире. Реакция Москвы была мгновенной - убрать, отозвать, заменить... Подумаешь какой-то капитан 2 ранга. У нас таких тысячи. Однако репутация группы была достаточно высокой, чтобы дать командиру высказаться, прежде чем стремительно отправить его домой для исправления ошибок.

В кабинете главного военного советника меня встретили три напряженных генеральских лица. Генерал Мокрополов строго приказал: - Докладывайте. Я вынул из внутреннего кармана доклад, который пару раз проглядел в самолете и в течение пятнадцати минут изложил ситуацию. Затем пришлось отвечать на вопросы.

Слез умиления не было, но меня даже не выпроваживали для совещания. Судьба решилась мгновенно. Мне пожали руку и предложили продолжать в том же духе. Стоит ли говорить, что я был не просто окрылен. Здесь хотелось бы упомянуть моего непосредственного начальника в Алжире - капитана 1 ранга Ивана Николаевича Завгороднего. Опытнейший подводник (в прошлом - командир бригады подводных лодок), он немало сделал на посту советника Главнокомандующего ВМС АНДР для того, чтобы донести до местного командования серьезность такого начинания, как создание подводного флота. Он же был первым, кто заступился за меня перед генералами. Самое интересное, что командование базы начало проявлять такую прыть в устранении замечаний, что мы только диву давались. Боевой дух в группе значительно вырос, хотя, в принципе, никогда и не падал…

К началу выдвижения в столицу на парадные лодки практически вернулись в строй, успев выполнить еще и ряд боевых упражнений.

В целом, интенсивность плавания наших подводников здесь была порой выше, чем на родине, а отсутствие напряженности боевых служб с лихвой компенсировалось необходимостью держать ухо востро, дабы избежать ситуаций, описанных выше. При всем уважении к подопечным я практически не оставлял в море центрального поста, за исключением случаев регулярного, но, по возможности, быстрого обхода корабля.

Относительно наплаванности вспоминается курьезный случай. Представ перед кадровиком по возвращении на флот, я с интересом выслушал его комментарии моего личного дела. Среди прочих бумаг там находилась справка о наплаванности, выданная Алжирским Адмиралтейством.

- Так я и поверил, что пройдена 21000 миль, - глумливо произнес кадровик, - Небось, под пальмой прохлаждались! Переставлю-ка я запятую влево, так будет верней.

- Валяй, - ухмыльнулся я, мне было действительно все равно...

Меня ждала моя новая лодка «С-349», на самом деле старая как мир, но только из ремонта... и полтора года плавания на Балтике. Люди были прекрасные, корабль хоть куда, и я вспоминаю этот период как один из лучших в моей жизни, но это уже другая история...

В настоящее время в составе военно-морских сил Алжирской Народной демократической Республики четыре подводных лодки, причем две из них - современные дизельные проекта 877 ( по классификации НАТО - тип «Кило»)

Но по-прежнему флагманом считается первенец - известная так же, как моя любимая «С-28». Она все еще стоит у пирса «А» в Мерс-Эль-Кебире, чем слегка напоминает «Аврору». А о том, каково ее истинное значение для алжирского флота смог бы рассказать, наверное, мой бывший ученик - полковник Ахмед Хеддам, в недавнем прошлом - заместитель главнокомандующего ВМС АНДР или второй командир «010»- полковник Бугарра Шерги, до недавнего времени возглавлявший подводные силы. Что касается меня, то я храню об Алжире, его моряках и людях вообще самые светлые воспоминания.

Январь 2002

Санкт-Петербург

Статья была опубликована с сокращениями в журнале "Капитан-клуб" (Санкт-Петербург) №№ 3-4 -2002 г.

Возврат на Главную страницу сайта «Штурм Глубины»